Глава 3

ГОДЫ  ЛИХОЛЕТЬЯ

Чтобы помнили

Слово бьёт, иногда насмерть.
Александр Грин.

После прихода к власти большевиков в 1917 году и окончания гражданской войны в стране постепенно начал складываться тоталитарный режим, который подразумевает тотальный контроль государства за всеми сферами жизни граждан. Политическая, общественная и экономическая жизнь строго регламентировалась правящей коммунистической партией и карательными органами. Самого широкого размаха карательные меры, не считая гражданской войны, достигли в 30-40-е годы, когда они стали носить массовый характер и коснулись буквально всех слоев населения. Позднее это явление стали называть репрессиями 30-х годов, хотя происходили они как раньше, так и в более поздние годы.
В Тарасовке репрессии затронули прежде всего наиболее зажиточных жителей. Таковых людей в Тарасовке было мало, но именно они и пострадали в первую очередь. Позднее очередь дошла и до простых тружеников, которые высказывали недовольство складывающейся в стране ситуацией. Основной их виной было, как правило, нечаянно сказанное слово.
Уже в конце 20-х годов в Тарасовке закрыли чайную, принадлежавшую местному жителю Дмитрию Ивановичу Лясникову (1885-1964), по прозвищу «Королёв», его, как социально вредного элемента, выслали за пределы Московской области. Через какое-то время ему удалось всё же вернуться из ссылки к своему уже взрослому сыну, который проживал со своей семьёй в Черкизово. Опасаясь более сурового наказания, он так и прожил здесь, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Даже спустя десятилетия он ничего не рассказывал своему уже взрослому внуку о тех унижениях и невзгодах, которые ему пришлось испытать в 30-е годы. Умер он здесь же в 1964 году.
Судьба местного лавочника Ивана Алексеевича Лихонина (1877-1937) оказалась более трагичной. Он владел небольшой сельской лавкой, которая принадлежала ещё его отцу, и в ней продавались всевозможные товары повседневного спроса. Многие местные жители брали здесь товары с отсрочкой платежа - в долг, что было очень удобно. В годы НЭПа лавка продолжала работать, как и прежде, но уже во второй половине 20-х годов в стране был взят курс на свёртывание НЭПа. Стали увеличивать налоги на частных торговцев, у них образовывалась задолженность, и в результате имущество описывалось. Это и произошло с И.А.Лихониным. За долги по налогам дом №54 по Большой Тарасовской улице, где была лавка и жила семья Лихонина, описали. Позднее на втором этаже этого дома разместили сельский совет, а потом и правление Тарасовского колхоза. На первом этаже дома долгие годы ещё работал магазин от местного сельпо. Семью Ивана Алексеевича выселили в летнюю одноэтажную дачу, которая до этого принадлежала некоему Катулину. На этом беды Ивана Алексеевича не окончились. В 1936 году он был арестован по голословному обвинению в контрреволюционной деятельности и годом позже расстрелян на Бутовском полигоне на юге Москвы.
30 января 1930 года вышло Постановление Политбюро ВКП(6) «О мерах по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации», которое положило начало наиболее массовым репрессиям среди крестьянского населения страны. В постановлении давались четкие указания на проведение репрессий против кулаков, а также квоты по численности на ближайшие месяцы. Эти квоты распределялись как по категориям - кулацкий актив, подкулачники и прочие, так и по территориям. Хотя в постановлении указывалось, что семьи кулаков с согласия местных властей могут оставаться на местах, но на практике это было редкостью. В большинстве случаев жилые постройки кулаков передавались на общественные нужды: под клубы, школы или другие цели, что не оставляло семьям репрессированных шанса остаться в родном доме.
Поскольку в Тарасовке не было крупных землевладельцев или кулаков, а выполнять постановление было нужно, стали таковых изыскивать. К ним в первую причислили тех, кто жил на «нетрудовые» доходы. То есть тех, кто имел дачи и сдавал их в наём, кто занимался извозом или держал постоялый двор. У них отбирали дачи, выселяли из своих домов и, как «социально опасных элементов», высылали в отдалённые места.
Для привлечения к труду дешёвой рабочей силы в начале 30-х годов стали ужесточать наказания за малейшие проступки. Особенно это было заметно по прессе тех лет. В газетах то и дело встречаются заметки, что такого-то за прогул осудили на 5 лет, другой за кражу пяти буханок хлеба получил 10 лет. На стройку «Беломорканала» можно было попасть за опоздание на работу или за сорванный в поле колосок.
Изучая материалы о репрессированных жителях Тарасовки, мне удалось найти около 40 фамилий, список которых приводится в Приложении 2. Из этого общего списка были расстреляны 4 человека. Некоторые из репрессированных умерли в заключении, судьбы остальных тоже были поломаны. Сейчас установлено, что все они были репрессированы незаконно и спустя 30, а то и 60 лет реабилитированы. Причиной их реабилитации является то, что все эти граждане осуждены не законным судебным путём, а различными административными органами - «тройками», особыми совещаниями и т.п. Их вина состояла не в действиях или намерениях, а в том, что порой они публично высказывали свои суждения и недовольство установившимися порядками и условиями жизни.
В Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ) мне удалось получить для ознакомления несколько таких дел.
Большинство репрессированных были люди уже не молодые людьми, умудрённые жизненным опытом, отцы семейств. Они не стеснялись в своих высказываниях по вопросам организации колхозов и условий работы в них. Это часто являлось их основной виной. Какие-либо вещественные доказательства в делах отсутствуют. Не было раскрыто ни одного заговора или умышленного вредительства.
Так, например, в деле П-45677, открытом в апреле 1930 года против Дмитрия Николаевича Мазанова, 1870 года рождения, он обвиняется в антисоветской агитации, которая сводилась в нежелании вступать в колхоз. У него был земельный надел, чуть больше двух десятин (2,5 га), две дачи, лошадь и корова. Всё это обрабатывалось силами семьи Мазанова, у которого было три взрослых сына. 30 января 1930 года (см. выше известное постановление) его раскулачили, т.е. отобрали скот, сельхозинвентарь, дачи. Не тронули только пока самого. В деле имеется справка, выданная председателем сельского совета Шориным Василием Михайловичем 8 апреля 1930 года, о том, что Д. Н. Мазанов уже в 1929 году лишён избирательных прав как крупный дачевладелец. Несколько месяцев спустя, используя сомнительные показания свидетелей, 60-летнего старика осуждают на три года высылки из Московской области и назначают местом пребывания город Ярославль. После долгих мытарств и хождения по высоким кабинетам он всё же возвращается в Тарасовку.
Моё внимание привлекло дело № П-51035, по которому было арестовано 11 человек. Основными фигурантами дела были восемь наших односельчан, включая упомянутого выше Д.Н.Мазанова. Это Авдокумов СТ., Аршатский Ф.К., Киселёв А.И., Липатов И.А., Пынеев П.А., Соловьёв Т.И. и Стрелов В.А. Оно было открыто в октябре 1930 года после пожара, в результате которого сгорел колхозный сарай с не обмолоченным овсом. Вначале был арестован сторож Шарометов П.Е., который отсутствовал на рабочем месте в ночь пожара, и дело вел уголовный розыск. Затем ему решили придать политическую окраску и передали в ОГПУ, после чего арестовали ещё десять человек. Скорее всего имел место поджог, но прямых улик и доказательств найдено не было, и следствие пошло по более простому варианту. В ночь, когда случился пожар, сторож был пьян и ночевал у Липатова И.А., который числился кулаком и был раскулачен весной этого года.
Затем, как это часто было в то время, раскулачивание было отменено вышестоящими органами. Местные власти решили отомстить строптивому мужику. Его обвинили в том, что он умышленно споил сторожа, оставил его ночевать у себя в доме и не предупредил правление колхоза о том, что сторож не вышел на работу. Остальные участники дела обвинялись в самом поджоге. Следствие шло долго, дело возвращали на доследование, но поскольку доказать ничего так и не смогли, то всех арестованных пришлось отпустить, а осудили только одного Липатова. Его приговорили 5 января 1931 года к высылке на Урал сроком на три года. Затем его перевели в Кузбасс, в город Кузнецк, куда переехала и вся его семья.
После отбытия наказания он решил вернуться в Тарасовку и стал работать на Мытищинском вагоностроительном заводе. Однако в 1937 году его снова арестовали за контрреволюционную деятельность. На этот раз суд был скорым и более суровым. По приговору «тройки» он был осужден к 10 годам лагерных работ, где и умер в 1938 году. Семья долгие годы ничего не знала о его судьбе. Только в конце 50-х годов ей сообщили о смерти И.А.Липатова и его посмертной реабилитации.
В ГАРФе хранятся и другие дела открытые против жителей Тарасовки в 30-е годы, с которыми мне также удалось ознакомиться. Список этих дел приведён в списке литературы. При желании родственники репрессированных также могут получить их.
Просматривая эти дела, я узнал много интересных фактов не только о тех, кто проходил по этим делам, но и о тех, кто давал свидетельские показания. Свидетелями, как правило, были те же односельчане, которые в силу различных обстоятельств давали показания против обвиняемых, порой за нанесённую когда-то обиду, из зависти или подругой причине.
Например, житель Тарасовки Шорин Василий Михайлович, 1906 года рождения, некоторое время работал на фабрике «Передовая текстильщица», потом стал секретарём сельсовета, а позднее, вероятно за непримиримую борьбу с враждебным элементом, стал помощником уполномоченного Мытищинского ОГПУ. В конце 50-х годов, когда началась первая волна по реабилитации незаконно осуждённых, он несколько раз допрашивался как свидетель, давая объяснения по поводу своих показаний в делах своих односельчан, осуждённых в 30-е годы.
Не все из репрессированных погибли в лагерях и тюрьмах, но все они в той или иной степени пострадали от необоснованных обвинений. Был разрушен их семейный уклад, разрушены семьи, дети стали сиротами. Это не может быть оправдано никакими благими целями. Об этом надо помнить всегда.

Предыдущая<<< Оглавление >>>Следующая